Большой разговор с архитектором Юлией Наполовой: музейная архитектура и эстетика

Музейная архитектура как отдельное направление

Это актуальный разговор, потому что я и мои коллеги, работающие с музейным выставочным пространством, все время находились в каком-то лимбе, так как все архитектурные издания говорят либо про большую архитектуру, либо про дизайн интерьера. При том что за последние годы благодаря моей деятельности и деятельности таких замечательных людей, как Катя Бочавар, Кирилл Асс, Леша Трегубов, Оля Трейвас, Петя Толпин, музейная архитектура обратила на себя особое внимание, стала обязательной и модной, да и вообще музеи стали модными местами.

Как все начиналось

Все началось с реконструкции парка Горького. После парков подтянулись театры, культурные центры и дальше музеи. В августе я отметила юбилей моей творческой деятельности — не бюро, потому что я его создала несколько позже. Свой личный отсчет я веду от первой выставки, над которой работала, она проходила в Музее Москвы ровно 10 лет назад, в августе 2014 года. Руководителем департамента культуры тогда был Сергей Капков, а директором музея Алина Сапрыкина. Было классно! Мы сделали чертежи, и наши коллеги, заказчики и кураторы, радовались и удивлялись одновременно, что все детали выставки могут быть спроектированы, что все можно заранее предусмотреть и обсудить. Тогда архитектуру выставки разыгрывали в комплексе с производством конструкций. Было какое-то количество компаний в Москве, которые выступали в качестве застройщиков экспозиционных пространств и «на сдачу» делали дизайн. А вот такого, как сейчас, когда музеи обращаются с запросом к архитектору за концепцией и проектом, который потом осмечивается и является неотъемлемой частью технического задания для продакшена, не было.

Москва сейчас и Москва тогда — это разный город

Юлия Наполова

Жизнь Москвы и ее культурных институций тогда и сейчас — это разные вселенные. Сегодня у каждого музея есть свой регламент, но существует при этом единый алгоритм создания экспозиции: разрабатывается концепция, архитектура и дизайн, прописывается подробное техзадание на застройку и только потом разыгрывается конкурс, а дальше реализация и авторский надзор. Десять лет назад было иначе.

Это удивительное вообще явление, в котором мы находимся и которое мы формируем. Качество выставочной архитектуры в Москве сопоставимо с Миланом точно, с Лондоном очевидно. Это лучше, чем в Италии

Как создается современная музейная среда

Обычно все представляют архитектора, рисующего эскизы, строящего модели и разрабатывающего чертежи. У меня все происходит иначе, хотя все вышеперечисленное тоже присутствует. Я начинаю с нарративных карт, то есть смыслов, которые потом разворачиваются в пространстве. Это напоминает проектирование городских пространств, которым я занималась в Лондоне. Как расположены доминанты — основные смыслы, как строится маршрут — где надо замедлиться, остановиться, пройти быстрее, как взаимодействует старое и новое? Вот это все ложится на бумагу с самого начала. Мы обсуждаем это с куратором и командой и только потом переходим к образам, которые логическим образом вытекают из смысловой части. А дальше архитектура, маршрут, расстановка вещей и только потом дизайн.

Про музей Новый Иерусалим и работу над выставкой Репина

Когда готовится монографическая выставка, глубокий ресерч необходим. И здесь я должна вспомнить музей Новый Иерусалим и нашу работу над выставкой «Мастер Репин: Эпизоды из жизни учителя и учеников», в которой куратор показал личность известного мастера через творчество и жизнь его учеников. Как известно, окружение делает короля. Понятно, что выставок художника было уже много, но наш куратор предложил некоторые мысли и типологии, которые совершенно по-другому показывают творчество автора. Через его окружение, его общение, учеников зритель лучше понимает, каким он был человеком.

Отдельный важный момент — это деятельность самого музея. Когда был перезапуск Нового Иерусалима, моя коллега Даша Милованова во многом определила концепцию развития этой институции. У нее была достаточно простая идея: «Нам нужны понятные имена». Вместе мы сделали тогда первый проект с экспонированием графики Пикассо. И после этого через небольшой промежуток времени — Фаберже. И вот уже на Фаберже в музей стояли очереди на морозе, это был блокбастер. Далее они сделали выставки Бориса Кустодиева, Брейгелей, Александра Лабаса. Экспонирование первых имен позволило музею принципиально повысить уровень, привлечь и заинтересовать публику, обозначить свое позиционирование. Теперь это не какой-то музей в Подмосковье, а серьезная институция, которая делает масштабные проекты.

Сама архитектура на выставке Репина помогает физически представить пересечения и взаимодействия внутри эпохи — основной зал спроектирован с конструкциями, которые проходят одна через другую. Это дает возможность увидеть портрет Репина рядом с портретом Серова. Единая стилистика, чуть разный ракурс, схожая манера письма, но два абсолютно разных автора. Это показывает, насколько многосторонним и разным было творческое окружение мастера.

Залог хорошей выставки в том, что уникальная мысль куратора соединяется с огромным опытом, образованием, насмотренностью и представляется публике

Как появляется цвет

Я люблю цвет! И за это часто получаю критику моих коллег. Есть такое убеждение, что если ты архитектор или художник, то твои любимые цвета — черный, белый, серый. А как же краски жизни? Как же яркие воспоминания? Не может все быть черно-белым. С цветом вообще очень мало кто работает. Ярких, цветных выставок немного, потому что с цветом очень легко уйти в аляпистость, а мы все же за эстетику.

Хорошая краска с натуральными красителями сильно упрощает ситуацию. И когда мы делали экспозицию «Русский стиль. От историзма к модерну» в Музее декоративно-прикладного и народного искусства в Москве, мы недели две-три окрашивали стены. Я приходила и смотрела, как падает солнце. Дело в том, что в усадьбе Остермана сохранены все окна, поэтому интерьер наполнен естественным светом, который постоянно меняется, а экспозиция остается. Мы старались выбрать такой оттенок, который был бы комплементарным предметам на выставке в любое время суток.

Признаюсь, он был выбран интуитивно, но потом я поняла, что этот сизый — это и цвет, характерный для модерна, и цвет северного неба, то есть среды обитания всех наших вещей. Именно с таким цветом дерево обретает глубину и красоту, высвечиваются нюансы. Хотя традиционно для народного искусства берут красный и охру. Не знаю, как это вышло, но такова традиция. В результате все смотрится чудовищно пыльно и замыленно, не выразительно, а просто не хватает холодного пигмента, чтобы подчеркнуть теплоту материала. Использование контраста для экспонирования предметов — вещь краеугольная.

Музей и эстетика

Это очень важная тема, которой на удивление пренебрегают даже музеи. В русской (и советской) традиции всегда было очень трепетное отношение к культуре. Культура — это что-то святое, то, что нельзя критиковать, продавать и использовать как средство, а можно только благоговеть. Деятели культуры, обладающие «музейной» властью, становятся небожителями, которых критиковать тоже нельзя, а музей как храм муз не должен продавать сервисы, тем более бороться за качество этих сервисов и посетителей. Посетитель зачастую воспринимался как тот, кто ничего не понимает и не имеет ни на что прав. В связи с этим качество обслуживания в учреждениях культуры было достаточно низким, потому что «в музей не за кофе приходят». Проблема, на мой взгляд, заключается в том, что для посетителя все, что представлено в музее, уже является ценным, поскольку оно прошло определенный фильтр, музей как институция говорит: это хорошо, верно, красиво. Но ведь представление предмета существенно влияет на его восприятие! Но для обычного человека действует та же логика — музей изобразительного искусства показывает «красивое искусство красиво». А это не так!

Сейчас ситуация с «продажами» изменилась: музеи продают услуги, они стали не только научными центрами для специалистов, но и тематическими досуговыми центрами, а значит, им необходимо работать с ожиданиями посетителей, которые идут не только узнать что-то, но и пережить определенный опыт, впечатление и сделать красивую фотокарточку для социальных сетей. Восприятие выставки во многом зависит именно от работы архитектора: какая будет «картинка», насколько яркая, актуальная и популярная в конечном счете. Появилась фраза: «Нам нужен модный архитектор». И это меня расстраивает. Скажу честно, коммерческие выставки, куда люди приходят «сфотографироваться», мне не нравятся, все же поход в музей — это не поход в торговый центр или парк развлечений. Но найти актуальный язык визуальной коммуникации с новым посетителем, модный, манкий, понятный и доступный, при этом сохранить уважение к экспонатам и памятнику — это и есть наша главная задача.

Как появляется идея оформления выставки и сроки реализации проекта

Мы делаем выставку за один-два месяца. Это быстро. Бывают истории, например, как с первой ретроспективой британского фотографа Сесила Битона в Эрмитаже «Сесил Битон и культ звезд», когда нам пришлось придумать проект за неделю, а начертить за две. Это было как-то очень срочно, дерзко и непонятно, но вышло великолепно! У нас сразу возник яркий образ выставки — блестки, розовое шампанское и бриллианты, обусловленный личностью нашего героя, светского фотографа Сесила Битона, портретиста королевы Елизаветы, бессменного фотографа Vogue и «отца гламура».

Так бывает не всегда, иногда визуальная концепция очень долго нащупывается, и ты каждый раз понимаешь, что все не то. Например, выставка в Арсенале в Нижнем Новгороде, кураторами которой были Дарья Колпашникова и Екатерина Кочеткова, «Названо Вазари. Маньеризм» — проект очень тонкий, стильный, интеллектуальный. Задача была передать атмосферу маньеризма, стиля, который я терпеть не могу. На самом деле это очень важный и краткий момент между возрождением и барокко, когда Рим был разграблен варварами, старый мир рушился, а контуры нового еще не были намечены. Все спасались как могли: на виллах в увеселениях или молитвах, прогулках, чтении или беспутстве. И это удивительное ощущение преходящей эпохи, когда все изменилось вокруг, но кажется, что все пока осталось прежним: архитектура, люди, привычки… Но ты уже изменился сам и не можешь быть прежним. Именно об этом маньеризм и наша выставка.

Нам интересно было поговорить именно об этом сломе. Это то, что мы чувствуем сейчас. Что вот эти изменения последних лет, они совершенно иные, и они в первую очередь внутренние

Мы постарались обсудить со зрителем, что такое перемены и как ты внутренне ощущаешь себя в том же месте, но в новых обстоятельствах. Как передать это с помощью архитектуры, которая как раз не меняется? Мы разделили Арсенал ржавыми картеновыми стенами ломаной геометрии, которые формируют тематические блоки. При этом каждый зал сделан нарочито спокойным, с характерным карнизом, молочным, нейтральным. Но путь посетителя построен таким образом, что раз за разом ты проходишь через эти пропилеи, «жернова истории», и каждый раз попадаешь в пространство, где все «как обычно». Но дьявол кроется в деталях, поэтому для текстов мы придумали картуши с вензелями и добавили настоящую шелковую кисточку.

Арт-дирекшн

Сегодня настало время задуматься над функцией арт-директора в музее, который определяет единую стилистику, упаковывает продукт. Например, для Этнографического музея мы помогли создать такой вектор, подход к арт-дирекшн: сделали концепцию художественного развития музея как гайдлайн для всех архитекторов, с которыми они будут работать, выступили в качестве консалтеров. В этом плане хороший кейс — Владимиро-Суздальский музей-заповедник. Команда Екатерины Проничевой проделала огромную работу в Суздальском Кремле. У них есть общее решение по художественному подходу, по выставкам и по экспозиции. Оно про уважение к месту, про тонкое внимание к деталям, про чувство стиля и грамотную реализацию.

Третьяковка в Самаре

Обычно, когда меня спрашивают, какой мой любимый проект, я говорю, что — последний. Сейчас это филиал Третьяковской галереи в Самаре — Фабрика-кухня. Это не музей в чистом виде, это именно Дом культуры. Функционал этого пространства совершенно невероятный — там запланированы резиденции, мастерские, выставки, кинопоказы, веранда и ресторан, лекции, круглые столы и многое другое. Сам проект — однозначно победа Михаила Савченко, директора филиала Третьяковки в Самаре, и его команды. Это удивительная история, которых очень мало в нашей стране и в мире, когда инициатива снизу реализуется. Поэтому все, что касается Фабрики-кухни — реставрации, архитектуры, экспозиций, — заслуга музея. Наша задача была создать сердце, которое будет наполнять жизнью все пространство такого феномена, как фабрика-кухня. Общая архитектурная композиция экспозиции разворачивается как проун Лисицкого. Центральная точка — это художественная инсталляция, советская кухня, к которой мы приходим, двигаясь по спирали. Она же является отправной точкой рассказа о строительстве здания и личности его автора — архитектора Екатерины Максимовой, первой женщины-архитектора в Советском Союзе. Это история авангарда, феминизма, конструктивизма, промышленного дизайна и нового времени, которое при всей своей сложности давало возможности для развития и самореализации.

Третьяковка в Самаре сделана очень классно. Проект удивителен тем, что это идеальный синтез идеи куратора, задумки музея и архитектуры. Когда одно дополняет другое

Наша задача была создать сердце музея, которое будет биться всегда и наполнять жизнью все пространство Фабрики-кухни

Самое главное в нашем Telegram — для тех, кто спешит