Основательница фонда In artibus Инна Баженова: в искусстве все спокойно

Вы любите рассказывать, что ваша коллекция началась с работы Виктора Разгулина. Надо было найти картину для интерьера, и вы купили Разгулина. Это редкость — когда серьезный коллекционер признается, что подбирает искусство под жилое пространство.

Да, действительно так и было. У нас появилась квартира в Подмосковье. С большими панорамными окнами, высокими, шестиметровыми потолками. Требовалось что-то специальное, картина, которая соответствовала бы такому пространству. Я давно дружила с Виктором (Виктор Разгулин — член Союза художников СССР, академик Российской академии художеств. — Прим. ред.). Он мой земляк, родился в городе Городец Нижегородской области (сама Инна Баженова — родом из города Заволжье Нижегородской области. — Прим. ред.). Я приезжала к нему в мастерскую, выбирала вещи и наконец нашла ту самую, идеально подходящую нашей квартире картину. Яркий южный пейзаж, трехметровая работа. Эта картина радовала нас в Подмосковье долгие годы, потом мы вместе с ней переехали на новую московскую квартиру. Там не шестиметровые потолки, но она прекрасно вписалась.

По теме: Искусство в интерьере: 7 женщин, которые знают о нем всё

Многие коллекционеры, раз повесив работу в определенное место, больше ее не перемещают. Говорят, что вокруг нее формируется свой микрокосм. У вас иначе?

Да, это так — хорошая картина формирует пространство вокруг себя. Но это не значит, по-моему, что ее больше нельзя трогать. Если повесить ее в другом месте, картина снова сформирует среду под себя. Главное, чтобы не было серьезных противоречий. Важно хорошее освещение и правильные расстояния.

Почему вам так интересна именно классическая живопись?

Почему люди слушают классическую музыку? Потому что это собственно и есть музыка, то есть — фундаментальная вещь. Вот и с живописью то же. Можно сказать иначе — мне интересна серьезная живопись.

Какие работы для вас самые важные?

Наверное, самые важные работы — это те, что интересны не только мне лично, но и специалистам, кураторам, знатокам. Те, что часто приглашают на выставки. Это натюрморт Хуана де Сурбарана, он у нас часто ездил по музеям, выставлялся в Ферраре, Мадриде, Брюсселе, Хельсинки, Дюссельдорфе. Его хорошо знают и любят музейщики. Я очень ценю несколько работ Жоржа Сера, портрет работы Хаима Сутина, рисунок Модильяни, из русских — «Девушка с подсолнухами» Ильи Машкова, много работ Владимира Вейсберга. С другой стороны, не важных работ для меня в коллекции нет.

Когда работы гостят на выставках, что происходит с местом, которое они занимают дома? Оно пустует?

Если вещи уходят на выставку надолго, приходится искать замену. У меня много работ, например, Владимира Вейсберга — в том числе они дома висят. Четыре года назад у нас в фонде была большая выставка Вейсберга, там были вещи из ГМИИ им. А. С. Пушкина и из моей коллекции — много работ мы сняли дома со стен. Мой муж возмутился: «Что это у нас одни гвозди торчат!» Ну мы повесили другие работы, в основном — французских модернистов, а когда закончилась выставка, французы уехали на выставку в Нижегородский музей. Мне тогда понравилась реакция мужа — значит, он привык к искусству, научился жить с картинами, как и я. Не могу сказать, что семья равнодушна к моему увлечению. Она меня поддерживает, я советуюсь с мужем и детьми — хотя бы потому, что это семейный бюджет. Но мою страсть они все же не разделяют, у них свои увлечения.

У вас пятеро детей, в том числе школьного возраста. Они, глядя на столь увлеченную маму-коллекционера, ничего не собирают? Хотя бы марки. Или, скажем, солдатиков.

Нет, самостоятельно не собирают, наверное, у них нет страсти к собирательству. Но коллекцией они интересуются все больше, это меня радует по-настоящему. Кстати, некоторые работы из нашего собрания принадлежат им лично. А некоторые особенно нравятся.

Но ведь то, что они росли и растут в окружении классической живописи, не может на них не влиять?

Дети мои когда-то считали себя страдальцами: только научился ходить — и все по музеям да по ярмаркам. Приходилось заставлять, каюсь. Теперь им скорее нравится. Воспитываю в них любовь к искусству не я, это их картины воспитывают. Когда живешь с картинами в одном доме, хочешь не хочешь в чем-то начинаешь разбираться. А смотреть на искусство с точки зрения коллекционирования они, пожалуй, начинали раньше, чем с других точек зрения. Они все время рядом — разговоры слушают, видят, как все эти процессы происходят. Но это для них все же совсем не главное увлечение.

Вы не собираете современное искусство, но дружите с художниками — нашими современниками вроде того же Разгулина. Для вас важен контакт с автором?

Почему же — я собираю современное искусство. Только это живопись. Мне не очень нравится, когда ей отказывают в праве называться то ли вообще искусством, то ли современным. Художники-то живые, наши с вами современники. Значит, то, что они делают, — это современное искусство? Но все же современники — это не основная часть коллекции. Тут всего несколько имен: это Виктор Разгулин, о котором мы уже говорили, его сын Владислав Разгулин — питерский художник. Еще я собираю работы московского живописца Бориса Касаткина. Он учился у Вейсберга, из-за этого, собственно, мы когда-то и познакомились. Касаткин — удивительный художник, с обостренным чувством цвета, живопись его рафинированная, интеллектуальная. Общением с ним я очень дорожу. Комментарии Касаткина по поводу Вейсберга, да и классического искусства в целом, для меня бесценны.

В вашей коллекции есть сразу несколько ваших портретов работы Касаткина разных лет. Это была ваша инициатива — их написать?

Нет, художник сам предложил. Я согласилась: когда он работает над картиной, он что-нибудь рассказывает. Здесь позировать — это такой способ послушать умного человека.

Вы себе на этих портретах нравитесь?

Меня давно научили, что портрет — это не в первую очередь мое изображение. Я смотрю на свои портреты как на картины. Не скрою — отвлечься от предмета очень трудно, но в какой-то степени возможно. Впрочем, как у модели-зрителя они никакого отторжения у меня не вызывают, противоречия между портретом и моим представлением о себе я не чувствую.

Некоторые коллекционеры не то что не позируют, а даже не собирают портретную живопись, потому что считают ее слишком энергетически заряженной.

Такое ощущение у меня возникало, может быть, в самом начале, лет пятнадцать назад, когда коллекция стала складываться. Чем дальше, тем оно меньше. На меня воздействует не персонаж, не изображение, а живопись с ее законами. Поэтому я спокойно покупаю портреты, те, кто на них изображен, для меня в некотором роде неотличимы от предметов натюрморта.

Чего в вашей коллекции не хватает?

Халс нужен. Не отказалась бы от Караваджо, но это, конечно, несбыточное желание. В какой-то момент я научилась спокойно ходить в музеи и не страдать от того, что у меня никогда не будет в коллекции такого, как у них. Тем более что кое-что уже появилось. Важные вещи, которые позволяют считать ее гармоничной, цельной, в коллекции уже есть, для моего внутреннего ощущения этого достаточно. Можно восполнять какие-то пробелы. Но, вообще, для того, чтобы сложилась хорошая коллекция, достаточно трех шедевров.

А чего у вас не будет никогда?

Трудно зарекаться, но, скорее всего, я не буду собирать contemporary art, который не имеет отношения к традиционным пластическим видам искусства — к живописи, графике, скульптуре.

Сколько работ висит у вас дома, а сколько хранится в хранилищах?

Примерно поровну. На хранении, как правило, более хрупкие, более дорогие вещи. А дома висят более нарядные. В гостиной — Машков, мощный, он сразу пробуждает. В то же время его картины — это очень сложное пространство, которое можно разглядывать бесконечно. В холле — Виктор Разгулин, яркий, создающий настроение, декоративный. Но больше всего дома у меня работ Владимира Вейсберга, самая любимая висит в спальне. Вибрации Вейсберга приводят в порядок мою нервную систему. Это светлая, безупречная живопись, которая в хорошем смысле сливается с интерьером.

Вы создаете для работ дома специальные условия?

Ничего не делаю. Это нехорошо, разумеется. Но, скажем, живопись маслом может висеть почти где угодно, и ей ничего не грозит, если нет резких перепадов температуры или влажности. Хотя старинные холсты или доски я дома, конечно, не вешаю.

Расскажите о последних приобретениях.

Прошлой осенью мне посчастливилось получить сразу несколько рисунков Вейсберга — в Париже была распродажа наследия искусствоведа Ксении Муратовой. Сейчас у меня больше сотни рисунков Вейсберга, надеюсь, мы сможем показать их в следующем году на выставке в Пушкинском музее по случаю столетия художника.

Каких выставок этой зимой вы особенно ждете?

В Национальной галерее в Лондоне до конца января идет выставка Франса Халса, первая экспозиция такого рода за три десятилетия. Потом она поедет в Берлин и будет работать в Берлинской картинной галерее с июля по ноябрь 2024 года. В венской Альбертине тоже до конца января идет выставка Michelangelo and Beyond: демонстрируют рисунки самого Микеланджело, а также Рафаэля, Дюрера, Рубенса, вплоть до Климта и Шиле. В Палаццо Реале в Милане показывают Эль Греко — два года назад в Париже была его большая выставка, мне хочется сравнить.

В искусстве все спокойно

В коллекционерском деле тенденции, как правило, очень устойчивые, меняются они редко и медленно. По-прежнему в мейнстриме импрессионисты и самые заметные модернисты ХХ века. Впрочем, нельзя не заметить движения в сторону диффузии рынков классического модернизма и рынка contemporary art, живущего несколько особняком в силу своей острой современности.

Не могу похвастаться какими-то удивительными приобретениями за 2023 год, все было в скромном штатном режиме — немного графики старых мастеров, немного ХХ века (рисунки В. Вейсберга), немного средневековой скульптуры. В этом году я скорее расставалась, чем приобретала. Передала в новые, несомненно хорошие, руки газету The Art Newspaper, которой владела больше 10 лет. Одна эпоха для меня кончилась, начинается другая.

Из других увлечений могу говорить о музыке. Преимущественно это опера. Я состою в Российском обществе друзей Зальцбургского фестиваля, успеваю посмотреть большинство интернациональных новинок. Что касается сценографии, то мой любимый аттракцион — узнавать в мизансценах и декорациях мотивы мировой живописи. Этих мотивов, кстати, становится все больше — действительно тренд. Радостно, что в родном Нижнем Новгороде набирает обороты арт-фестиваль «Стрелка». Нижний постепенно приобретает все качества культурной столицы и, несомненно, в скором времени станет одной из них.

Вдохновляйтесь ВКонтакте с нами