Художник Эрик Булатов смотрит на живопись уже много лет. ИНТЕРЬЕР+ДИЗАЙН попросил выдающегося русского живописца и графика поделиться мыслями о том, как смотреть искусство и как отличить живое искусство от мертвого.
По теме: Лучшие выставки 2019 года: 9 художников
Как смотреть выставки? Вот, например, художник Олег Васильев был большим специалистом по собиранию грибов. Когда мы с ним ходили в лес, у меня ничего, а у него — полная корзина. Олег говорил: грибы можно собирать либо на бегу, либо тщательно, но нельзя посередке. Думаю, что и картины надо смотреть так же: либо быстро, либо очень внимательно.
Как отличить хорошее искусство от плохого? Искусство должно оказывать какое-то эмоциональное воздействие. Без лишних соображений с вашей стороны, без знания имен и регалий художника. Хорошо или плохо — определяется на уровне чувства. Его надо развивать, так же как музыкальный слух. И в конце концов вы поймете, что Малер лучше, чем Мендельсон, и Малер что-то вам откроет в вашей собственной жизни.
Когда быстро смотришь, видишь только то, что сразу понимаешь. Непонятное требует усилий: интеллектуальных и душевных. Это серьезный и в молодости необходимый труд. Между затратой сил, которые вложил художник, и тем, что в ответ дает зритель, должно быть какое-то соответствие. Разве это справедливо: человек годами вынашивал картину, а ты пытаешься проскочить мимо? Художника нужно судить, исходя не из того, чего у него нет, а из того, что есть. Чем ярче индивидуальность, тем яснее видны ее границы. Только для этого требуется влезть в шкуру художника. Вот Гертруда Стайн приходила к Матиссу. Приходила каждый день вместе с братом, смотрела, смотрела… и потом полюбила и поняла. Когда зрителю непонятно, ему бывает как-то обидно, это вызывает раздражение. Либо нужно отойти в сторону, либо постараться понять. Не хочешь тратить силы, лучше отойти.
Думаю, главный критерий качества искусства — живое начало. Вы видите, как краска лежит: по-живому или по-мертвому. У Шагала, например, — общее цветовое пятно, а потом подходишь и разбираешь потрясающие тонкие детали, словно тщательно вытканные кружева. У него необыкновенное отношение к поверхности картины — как к телу. К живому женскому телу. Он мог ее погладить, поцеловать.
Первые картины? Все-таки начинать надо с классики. Пройдете несколько залов Пушкинского или Третьяковки, и вам что-то непременно понравится. Портреты и «Возвращение блудного сына» в Эрмитаже — такого Рембрандта нигде больше нет. А французы! Понятно, откуда взялись великие художники ХХ века, потому что не с неба же они упали! Когда смотришь последовательно: после Пуссена Давида, потом Энгра, Делакруа, потом Мане, импрессионистов, — осознаешь, насколько сильна во французской школе преемственность. Они ведь все время только на себя смотрели... А уж если доберетесь до Лувра, не пожалейте времени на знаменитую Нику Самофракийскую. Увидите крылатую богиню, а рядом, отдельно, — кисть ее руки. Никакой идеализации, как у академистов, — рука и рука. Но рука почему-то необыкновенная, в ней нет суставов, она вьется. Вы это сразу почувствуете: она живее вашей живой руки... Фра Анжелико. «Коронация Марии», одна из лучших его работ. Она еще замечательна тем, что как бы состоит из двух картин. Небо — золото и голубое. Свечение у Фра Анжелико удивительное. Золото может либо гасить все краски, либо зажигать их, но для этого нужен гений (как у Андрея Рублева, они очень похожи). А внизу картины — другой ярус, там земная жизнь под этим небом, земные дела. Совершенно другое пространство, натуральное, естественное, с глубокими тенями... Чем дальше, тем больше мне нравятся старые мастера.
Во Флоренции — Пьеро делла Франческа, стоял бы перед его полотнами и стоял, смотрел бы и смотрел… В них есть ясность, спокойствие, очень глубокий свет. Будто принимаешь лекарство, и оно действует.
Хорошее искусство — фигуративное искусство? Искусство перестало для меня делиться на абстрактное и фигуративное. Теперь оно делится на пространственное и беспространственное. Матисс, при всей его декоративности, очень пространственный художник. Византийские узоры — пространственные, и в церквах геометрия на нижнем ярусе — пространственная. Важно, чтобы был баланс между движением и пространством, чтобы между ними шел диалог. Это может быть и нежность, любовь друг к другу, и трагический разрыв. Если этого дыхания нет, если картина не живет, мне кажется, искусство вообще теряет всякий смысл.